— Поздравляю вас, товарищ Асеев с премией, которую они называют Сталинской, за поэму «Маяковский начинается».
Великодушно приняв благодарность, Сталин продолжил:
— Мы живем в бедной крестьянской стране. У нас прошла коллективизация. Один молодой поэт, стихи которого вам, наверное, не понравятся, написал поэму «Страна Муравия». Я очень прошу вас поддержать эту поэму и написать на нее рецензию.
Асеев согласился. Как только он пришел домой, ему позвонил Мехлис:
― Я слышал, что вы хотите написать рецензию на поэму Твардовского. «Правда» готова предоставить вам свои страницы. Мы ждем рецензию.
Был прием по случаю окончания декады таджикского искусства. Присутствовали Сталин, члены таджикского правительства, деятели искусства и литературы. Сталин встал и предложил тост:
— За великий таджикский народ, за его замечательное искусство, искусство Омара Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и...
Тут сидевший в конце стола маленький тщедушный старичок закричал:
— Бираф! Старый литературоведение капут!
На минуту все в ужасе замерли. Но Сталин сделал вид, что ничего не произошло и начал тост снова:
— За замечательное таджикское искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и Джами...
Старичок снова закричал с другого конца стола;
— Бираф! Старый литературоведение капут!
Снова все замерли. Старичок же вскочил и решительно направился к Сталину. Тот в страхе попятился, а потом полез под стол. Тут же два молодых человека в штатском скрутили старичка. Сталин вылез из-под стола, сделав вид, что искал там трубку, и вновь спокойно расположился в своем кресле. Он обратился к секретарю ЦК Таджикистана Гусейнову, сидевшему около него, за разъяснением, что означают эти неорганизованные выкрики и кто такой этот агрессивный старичок, Гусейнов объяснил:
— Старик этот известный писатель и литературовед Садриддин Айни. Он кричал: «Браво! Старому литературоведению пришел конец!» Айни много лет утверждал, что Фирдоуси таджикский поэт и спорил об этом со сторонниками старых литературоведческих школ. Теперь он приветствует высказывание Сталина о принадлежности Фирдоуси к таджикской литературе.
Сталин вышел из-за стола и при напряженном молчании присутствующих приблизился к все еще скрученному аксакалу. По знаку его бровей старичка отпустили. Сталин у него спросил: «Вы кто?» Аксакал подобострастно склонился перед Сталиным, как перед падишахом, и сказал, что он недостойный Садриддин Айни. Сталин, уже получивший необходимую справку, спросил: «Айни ― это псевдоним, а как ваша настоящая фамилия?» Айни сказал: «Садриддин Саид-Мурадзода»... Тогда Сталин протянул ему руку у сказал: «Будем знакомы, Джугашвили».
В середине 30-х годов Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак.
— Пишет стихи, ― простодушно ответил Фадеев.
— Это хорошо, ― сказал Сталин, помолчал и добавил: ― Почему бы поэту Пастернаку не написать поэму о колхозе? Нужно воспеть нашего труженика, добывающего хлеб.
— Хорошо, товарищ Сталин. Я поговорю с Пастернаком, и он воспоет труженика.
— Создайте условия. Пошлите Пастернака в творческую командировку в колхоз. Пусть там поэт изучит жизнь.
— Хорошо, товарищ Сталин. Пастернаку будет очень полезно изучить жизнь, особенно в колхозе.
Фадеев тут же сообщил Пастернаку пожелание товарища Сталина. Пастернак был смущен, но вежливо согласился с предложением. Однако в командировку не поехал и писать ничего не стал.
Вскоре Сталин, памятливый на задания, вновь спросил, что делает поэт Пастернак. Фадеев снова ответил: пишет стихи. Сталин поинтересовался стихами о колхозе.
— Пока не написал, ― искренне признался Фадеев.
— Это жаль, ― сокрушался Сталин, ― такая хорошая и важная тема.
— Да, ― согласился Фадеев. ― Я ему напомню.
— Напомните и дайте ему командировку в колхоз, чтобы изучил жизнь.
— Хорошо, товарищ Сталин, пусть изучает жизнь. Пастернак получил командировку в колхоз, но никуда не поехал.
Когда в третий раз Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак и услышал ответ, что тот так и не написал поэмы о колхозе, он очень рассердился:
— Мы просим Пастернака показать, как наши труженики добывают хлеб, а он не хочет. Ну что же, давайте немножко урежем хлеб у поэта Пастернака, раз его не интересует, как этот хлеб добывают.
И Пастернака перестали печатать. Он стал жить переводами.
Панферов рассказывал, что однажды по приглашению Сталина он прибыл в его приемную. Сидит, ждет. Вылетает из кабинета Сталина взволнованный Шолохов.
— Ну что там, Михаил Александрович!
— А!.. ― раздосадовано махнул рукой Шолохов и пошел из приемной.
Вызывают Панферова, он входит в кабинет. Сталин сидит один. Панферова сажает напротив, долго возится с трубкой, потом целую минуту или даже две пристально смотрит на Панферова и наконец спрашивает:
— Товарищ Панферов, как вы относитесь к товарищу Сталину? Любите ли вы товарища Сталина? ― и пристально смотрит в глаза.
Панферов объясняет:
— Я люблю партию, народ, а их лучшим воплощением является товарищ Сталин, поэтому я люблю товарища Сталина.
Сталин встает, ходит, курит. Неожиданно останавливается рядом с Панферовым и спрашивает в упор:
— Как вы относитесь к Яковлеву? Что вы думаете о нем?
— Раз Яковлев арестован, значит, виноват перед партией и народом, но ко мне Яковлев относился хорошо, никогда не обижал и даже похвалил мои «Бруски».